Имя Евгения Коблова, солдата срочной службы из Балакова, облетело всю страну.
Женя был призван в армию осенью 2004 года и проходил службу в одной из частей Хабаровского края. Будучи сильно избитым, 5 мая 2005 года покинул свою часть и спрятался в подвале офицерского общежития. Выбраться из него он уже не мог, так как у него отнялись ноги. 20 дней он провел в подвале и был обнаружен слесарями, делавшими обход. В госпитале перенес две операции по ампутации конечностей.
Его мама, Нина Васильевна Коблова, недавно вернулась из Москвы и к нашему приходу хлопотала по дому, опять собираясь к сыну. У нас нет ни малейшего резона не доверять исповеди матери, которую приводим почти дословно:
– На следующей неделе снова поеду в Москву. Женя сейчас лежит в военном госпитале ВВС в Химках, ждет очереди на протезирование. Чувствует себя сносно, не унывает, хотя, возможно, ему предстоит еще одна операция, третья по счету – врачам не нравится состояние его ног. Ему там не одиноко – в госпитале очень много безногих ребят. И откуда их столько: войны-то вроде нет? Это сейчас я немного пришла в себя, успокоилась, но те месяцы, что я провела в Хабаровске, вспоминаю как кошмарный сон.
Тот день не забудешь – 31 мая меня вызвал военком Ильмушкин и показал телеграмму. В ней было написано, что сын находится в крайне тяжелом состоянии, а рядом была приписка карандашом, что Женя был в бегах и отморозил ноги. Это по телефону сообщил офицер из части, где служил сын. Я еще очень удивилась: как же так? Если сын сбежал из части, почему нам об этом никто не сообщил? Как оказалось, его никто и не искал. И если бы его случайно не нашли в подвале, он там так и умер бы.
- Как вас встретили в части? – За те несколько раз, что я там была, ко мне лишь однажды вышел офицер и с ходу начал во всем обвинять моего сына. А командира части я так и не увидела. Он то был занят, то отсутствовал. Последний раз была там в декабре. Морозы уже под тридцать, а я перед проходной прыгаю по снегу в одних кроссовках – одежду-то с собой взяла еще с лета. Кто ж знал, что все так затянется. Так ко мне никто и не вышел.
Пока сын лежал в хабаровском госпитале, никто из части его не навещал. Как-то лишь привезли солдатское жалование и летнюю форму, когда нам пообещали, что в июле его отправят в Москву. Якобы все документы уже там, осталось дождаться вызова на протезирование.
Но немного погодя военные врачи начали откровенно давить на меня и на сына, чтобы мы дали согласие на протезирование в Хабаровске. Думаю, они побоялись огласки и хотели, чтобы все было шито-крыто. Сыну тогда бы сделали временные протезы, а потом отправили в Балаково. Но оказалось, что даже временное протезирование стоит 20 тысяч, а военные такие деньги платить не захотели. Они рьяно доказывали, что мы должны все сделать за свой счет. А откуда нам взять такую сумму? У меня восемь детей. Младшие – еще школьники. В мае у мужа случился инсульт. Он до последнего времени ни о чем не знал – мы все от него скрывали, чтобы не добить его. Спасибо родственникам и старшей дочери Маше, она у меня все эти месяцы работала без выходных. Они посылали мне деньги, на это и существовала. Спасибо медикам – устроили меня в общежитие и брали в сутки всего 63 рубля вместо положенных трехсот.
Лишь осенью стало окончательно ясно, что нас собираются отправить в Балаково. Я обратилась в Хабаровский союз солдатских матерей, который стал для меня в чужом городе единственной поддержкой.
Мы сделали запрос в московскую клинику имени Бурденко. Пришел ответ: никакие документы к ним не поступали и о существовании такого солдата как Евгений Коблов, они не знают. Я стала добиваться отправки Жени в Москву. В отместку меня перестали пускать к сыну. Общались мы с ним только по телефону. Вы только представьте себе – он на коленях полз из палаты к дежурному посту в коридоре! Медсестры мне признавались, что у них сердце кровью обливалось глядя на это.
Только 23 января мы прилетели в Москву. Да еще в Домодедове десять часов ждали, пока из госпиталя пришлют за нами «скорую помощь».
– Против вашего сына было возбуждено уголовное дело по факту самовольного оставления воинской части. Военные разобрались, в чем дело? – Это дело не закрыли. Еще в Хабаровске, когда я об этом узнала, от имени сына написала встречное заявление. Верите ли – нет, но я несколько месяцев ходила по кругу, чтобы его у меня приняли. Обошла все инстанции сверху донизу. Везде кивали друг на друга и посылали из одной прокуратуры в другую. Только когда о нашей истории рассказали по центральному телевидению, ко мне прямо домой приехали какие-то чины в погонах и забрали заявление.
Еще в Хабаровске и с Женей и со мной беседовали следователи. Они сказали мне, что мой сын – умный, вежливый и воспитанный мальчик. А это в армии лишнее. Чтобы выжить, надо быть жестоким. Что ж у нас за армия такая?
Мой старший сын служил в Алтайском крае. Вернулся крепким, здоровым, привез благодарственные письма от командования. Разве мы могли подумать, что с Женей такое случится?
А он и после ампутации все равно не стал жестоким, не озлобился. Такой же общительный, веселый. Лишь жалеет, что попал в эту часть. Говорит, в другой нормально бы отслужил.
– Так что там все же случилось – в этой части? – Били их там. Очень сильно били. Евгений рассказывал, что там большинство ребят из Кабардино-Балкарии и Дагестана. Они держались вместе и их даже сержанты боялись. Кавказцы отказывались от любой работы. За них все делали русские. Не сделаешь – изобьют. К ним присоединились и некоторые русские ребята. Установили поборы: идет кто-то на дембель – молодые должны принести за него по тысяче рублей выкупа. Из-за этого они сына и били. Денег у него не было, а они требовали – мол, звони матери, пусть высылает.
В апреле 2005-го у них в части было сразу два смертельных случая. Женя рассказывал, что одного солдата забили и выбросили из окна. Другого – повесили. И вроде все списали на самоубийство. После этого мой сын и ушел. Сказал: иначе мне тоже не жить.
С сыном в госпитале лежали несколько избитых ребят из его же роты. Они как огня боялись возвращения в часть, говорили – у нас не бьют, а убивают. Кто им поможет? Не командиры же! А родители далеко!
– По закону вам обязаны оплатить проезд к месту службы сына за счет военкомата… – Когда я собиралась к сыну, комиссар Ильмушкин об этом мне не сказал ни слова. Так что ездила на свои. Благодаря вмешательству председателя Балаковского союза солдатских матерей Лидии Свиридовой, мне уже после возвращения дали пять тысяч рублей от администрации, а военкомат вернул деньги за проезд.
– Вы будете обращаться в суд и требовать от военных возмещения всех материальных и моральных издержек? – Да, буду! Я хочу, чтобы они ответили за все. У меня троим сыновьям еще в армию идти, и я не хочу, чтобы с ними случилось то же самое.
Комментарий председателя союза солдатских матерей Лидии Свиридовой: – О том, что в Хабаровске в госпиталь попал балаковский солдат, мы узнали от своих дальневосточных коллег. Но Нина Васильевна попросила меня держать эту информацию в тайне, опасаясь за состояние здоровья своего мужа, хотя мы сразу же предложили свою помощь. Думаю, если бы случившееся стало достоянием гласности еще тогда, то, возможно, порядок в армии начали бы наводить раньше, не дожидаясь аналогичного происшествия в Челябинском танковом училище.
Нам пришлось выдержать долгий бой с военкоматом по поводу оплаты проезда Нине Васильевне. Писали во все инстанции, документов скопилась целая пачка, а ведь все это ей положено по закону.
Теперь Евгению грозит суд за самовольное оставление части. Ему вполне могут дать срок невзирая на то, что он стал инвалидом. Сейчас этим делом заинтересовалась не только российская общественность, но и международная. Недавно я давала интервью журналистам английских и французских газет. Думаю, все вместе мы сумеем отстоять Евгения и не дадим его засудить!